Дмитрий Семенник: О чем плачут дети ?
Да, счастье — это когда тебя любят и понимают. Однако не все могут сказать о себе, что они счастливы. Например, брошенные дети. О них — этот рассказ.
Когда их спрашиваешь
Вчера я шел по коридору детского учреждения и увидел, что в одном боксе плачут сразу две маленькие девочки (из четырех). Маленькие – не моя «специальность», но, раз сразу две плачут, зашел.
Я знаю, о чем плачут дети здесь: о том, что их никто, совсем-совсем никто в целом мире не любит, не ждет. Хотя когда их спрашиваешь, они выражают свою боль по-другому. Говорят: «хочу домой», «хочу, чтобы мама пришла», «просто так». И прячут глаза, чтобы ты не увидел, что на самом деле их мучает, и как велика эта боль.
Семилетняя Наташа сказала, что плачет потому, что хочет в приют. У нее и дома-то нет, но надо же куда-то хотеть. Через минуту ее слезы просохли.
А маленькая Женя, которая еще и говорить не умеет, продолжала безутешно плакать, лежа в кровати, мои слова не помогали. Пришлось, обернув одеялом, чтоб не описала, посадить на колени. Женя сразу перестала плакать и минут 15, пока я разговаривал с Наташей, неотрывно смотрела мне в глаза пронзительным младенческим взглядом. Это было редкое событие в ее жизни!
Разговаривая с Наташей, я тоже иногда поглядывал на Женю. Глазки у Жени косые – в кучку. Ротик скорбный, мученический. На затылке большая, с Женину ладошку, плешь.
– Что это у нее? – спрашиваю Наташу.– Это ее мама била, – отвечает она. Как нужно бить, чтобы волосы перестали расти?
Человечек, в жизни которого совсем-совсем не было счастья
У меня на коленях человечек, в жизни которого совсем-совсем не было счастья. Не какого-то особого, а обыкновенного детского счастья. И возможно, его и не будет в ее жизни никогда. Единственный шанс для нее стать хотя и трудным, но все-таки членом общества, если ее удочерят очень хорошие, духовно сильные люди. Если же нет, тогда – детдом. А из выпускников детдома 90% становятся или преступниками, или алкоголиками и наркоманами, или просто не доживают до взрослых лет. Какое там несчастье разбитой любви! В 14-15 лет она уже будет растлена настолько, что ни сердце, ни тело не будут почти ничего ощущать.
Еще не умея говорить, эта душа знает, в какой она беде. И знает, что ее может спасти, ― только любовь, которой ей не хватает, как умирающему от жажды в пустыне. И даже эти минуты сочувствия захожего дяди для нее – оазис, небывалая удача. Детские врачи рассчитали, что каждому ребенку, чтобы вырасти психически нормальным, нужно, чтобы его обнимали не меньше чем полчаса в день. А Женя – обнимали ли ее полчаса за все ее два или три года жизни?
Но мне нужно идти, у меня назначена встреча. Я усаживаю Женю обратно на ее кровать, прошу не плакать. Но она разражается таким ревом и так моляще тянет ко мне руки, что я решаю остаться еще на несколько минут. Ведь для меня это так мало. А для нее – так много. Обретя меня снова, Женя изо всех сил вцепляется в меня, как грудной младенец в грудь матери. Кладет голову мне на грудь, закрывает глаза. Встревоженно открывая их всякий раз, когда я шевелюсь. И мы сидим так, крепко обнявшись, еще 15 минут.
Такие минуты жизни – самые осмысленные, самые полновесные. Но радости нет. Потому что этого так мало, так ничтожно мало для того, чтобы Женя когда-нибудь стала по-настоящему взрослой, могла быть любимой и любить...
Православие в Украине